Раздумья на родине Белова

Теперь его уже можно назвать классиком, великим русским писателем.
Он ушел из жизни морозной декабрьской ночью в своей городской квартире  в Вологде после тяжелой и продолжительной болезни.
Наутро в вологодском правительстве собралась комиссия, и сразу же возник очень непростой вопрос: где хоронить писателя? На любезной ли ему родине в деревне Тимониха рядом с могилой матери за сто семьдесят верст от Вологды, либо в самой Вологде в Спасо-Прилуцком монастыре рядом с могилой  поэта Константина Батюшкова.
В эту ночь, когда появилось сообщение о кончине Василия Ивановича, я работал с интернетом. И буквально через пятнадцать минут на различных информационных сайтах появилась версия причины, повлекшей за собой смерть писателя. По этой злой версии писатель не смог перенести пришедшей к нему вести о разграблении и осквернении местными жителями восстановленной Беловым на свои деньги в конце восьмидесятых, начале девяностых годов деревенской церкви, возле которой он и завещал себя похоронить.
Сообщение о разграблении  и осквернении церкви было придуманным, и никто его не передавал больному Белову, и умер он от болезней. Но эта фальшивка прилепилась, и с утра только мне позвонили представители десятка всевозможных СМИ, даже из Ганновера звонили по поводу оскверненной церкви.
Хоронить Белова все же решили в Тимонихе, в родном краю, которому он посвятил все свое творчество, который страстно защищал от наступающего запустения всеми доступными ему средствами: в газетах, журналах, книгах, в кабинетах больших чиновников, на трибуне Верховного Совета СССР.
Накануне в Тимониху был направлен бульдозер, который разгреб нетронутые ногой человека снега, открывая доступ к деревне писателя и еще двум соседним деревням, в которых давно уже не оставалось зимовать ни одного местного жителя.

                                                          -2-

Друзья и поклонники опустили гроб с телом основателя «деревенской прозы» в мороженую землю, помянули его в родовом доме, протопленном по этому случаю волонтерами, и разъехались по большим и малым городам.
И осталась свежая могилка писателя одна среди безбрежных снегов, затопивших уснувшую округу, где только голодные волки топчут тропы меж деревнями, где еще несколько десятилетий назад кипела и сверкала красками такая радостная и гармоничная жизнь северной крестьянской цивилизации…
Нынешней осенью я провел с Заволокиными две недели в поездках по Краснодарскому краю в поисках народных талантов. И после теплого солнца, ласкового моря, зрелища виноградников без конца и края, буйства фестивальных огней и плясок возвращение на северную родину, где стояла мокропогодная глухая осень, было тягостным. Впервые, любезная сердцу родина представилась заброшенным сельским кладбищем. Теперь еще и Тимониха, и сиротская могилка великого писателя...
Жизнь из наших северных деревень стремительно уходит. И хочется понять: что это? Историческая закономерность, суровая логика рынка, железная поступь технологического прогресса?
Так ли неконкурентоспособным оказалось наше сельскохозяйственное производство?
В конце восьмидесятых мы с Александром Сидельниковым, убитым впоследствии снайпером при штурме Белого Дома, снимали большой фильм о судьбе русского крестьянства в XX веке.  Конечно, вид брошенных домов и тогда внушал тревогу, но были надежды на лучшую долю нашего села.  В каждом колхозе, сельсовете были разработаны планы социально-экономического развития  на ближайшие пять лет и на дальнюю перспективу. Но все пошло иным путем. Мне кажется, что вся инициатива, предприимчивость на местах в течение  последних двадцати лет  жестко пресекалась.
Практически уничтожено льноводство, которое давало основной доход северному сельскому хозяйству. В Вологодской области совсем недавно был закрыт Красавинский льнокомбинат, построенный в середине прошлого века для переработки знаменитых югских льнов. Разве мир потерял интерес к экологически здоровой льняной одежде? Разве земля перестала родить лен?
Еще несколько лет назад под Тотьмой, что находиться в среднем течении реки Сухоны, в хозяйстве потомственного крестьянина Бориса Владимировича Жданова  рентабельность  льноводства составляла около 300%. Мне сказали, что наркобароны не имеют  такой прибыли. В том же хозяйстве урожайность зерновых на протяжении многих лет была около 50% с гектара, а надои составляли 5-6 тысяч литров молока от каждой коровы. 
Двести лет назад тотьмичи основали в Северной Калифорнии крепость Росс для выращивания продовольствия  для промысловиков Аляски. За эти годы сельское хозяйство Калифорнии ушло далеко вперед, однако и здесь, на Севере, в наших условиях тотемские крестьяне вполне способны конкурировать с американскими земледельцами, работающими в условиях субтропиков.
И таких примеров можно было привести множество. В Любимском районе Ярославской области в последние годы, благодаря заинтересованному отношению руководства района, стало стремительно развиваться  молочное животноводство. Девять самых современных молочных комплексов, словно гигантские насосы, качают молоко самого отличного качества в столицу. И рентабельность опять же около 30%. И климат хозяину не помеха!
Значит, можно успешно хозяйствовать, если на то есть политическая воля. Но, увы, повсеместно торжествует идеология управления по принципу «водку выльем, бутылки сдадим, а на вырученные от бутылок деньги купим водки». В Тотьме, например, всеми правдами и неправдами успешного Жданова выжили, хозяйство пошло по рукам, и сегодня оно не составит конкуренции даже крестьянам Верхней Вольты.
В свое время Николай Верещагин, основатель маслодельческой отрасли в России говорил: что если есть заливные луга, то не нужны и золотые прииски. Увы, только в Вологодской области за эти годы поголовье молочного скота сократилось с 280 тысяч голов до девяноста. Знаменитые заливные луга, прославившие в свое время Вологодчину вологодским маслом, зарастают диким бурьяном.
Однако не зря же мудрый Белов завещал похоронить себя в родной Тимонихе, где не осталось ни одного жителя. Наверное, он все же верил подспудно в возрождение села, а вместе с ним и всей России. Вернутся ли в Тимониху люди?
Судя по стремительно возрастающему населению планеты, неизбежно должны вернуться.  Но это могут быть люди другого цвета кожи и вероисповедования. А что же русские?
Навсегда оставят свои родные земли? Остается лишь уповать на загадочный характер русского человека, способного долго время быть в относительном бездействии, но в решительный момент показать невероятную способность к мобилизации.
Этот характер достался нам от северной природы: девять месяцев в году крестьянин  вынужден  простаивать, но когда наступает короткое лето, то в три месяца он должен справить годовой объем работы.
Русский мужик, говорят, долго запрягает, но быстро едет… Может быть уже запряг, осталось только поехать.